Если бы дело Олега Мальцева изначально было в руках тех, кто действительно хотел разобраться в происходящем, то сегодня мы бы говорили не о продлении меры пресечения для учёного и адвоката Олега Мальцева и журналиста Константина Слободянюка, а о реальных сроках тюремного заключения для тех, кто сознательно фабриковал это уголовное дело. Поскольку закон, применяемый по назначению, быстро расставляет всё по местам.

Но почему дело не разваливается? А переход к рассмотрению доказательств постоянно откладывается? Ответ прост: обвинение ведут те, для которого истина — последнее, что имеет значение.

Одним из таких является уже ставший одиозный в Одессе прокурор Руслан Войтов — человек с весьма интересной биографией. Он оформлен как инвалид, но работает на полной ставке. Он владеет квартирой, которую почему-то не торопится отражать в декларациях как свою собственность. Есть и родственники в россии — стране, ведущей войну против Украины. И при этом именно этот человек решает судьбу украинского учёного.

Давно ясно, что прокурор Руслан Войтов ведёт дело с нарушениями. Теперь важно понять, сколько их успело накопиться. Пойдём по порядку.

Обвинение без конкретики

Обвинительный акт по делу Олега Мальцева — это пример редкого “процессуального творчества”. Документ, который должен был чётко формулировать обвинения, кажется существует в полном отрыве от реальности. В тексте, составленном прокурором Войтовым, нет ни одного описания конкретных незаконных действий, якобы совершённых учёным и его коллегами. Вместо этого общие формулировки, нагромождение “страшной” юридической лексики и ссылки на статьи закона, а фактаж (даты, время, место, суть событий) просто отсутствует.

Одна из обвиняемых девушек, пытаясь понять, за что её вообще лишили свободы, обратилась к прокурору с простым и прямым вопросом: какие конкретно противозаконные действия она совершила? И вместо внятного ответа девушка услышала эмоциональный “спич” прокурора, не имевший отношения к сути вопроса.

Другая обвиняемая, исчерпав все попытки добиться разъяснений от стороны обвинения, передала тот же вопрос суду. Она хотела понять, в чём заключается “преступное деяние” и на чём основано обвинение. И здесь реакция была на грани абсурда: суд, получив этот вопрос, не смог дать ни одного конкретного ответа, но при этом нашел основания для очередного продления меры пресечения.

“Полтора землекопа” прокурора Руслана Войтова

На недавнем заседании апелляционного суда, где рассматривали вопрос об изменении меры пресечения для немецкого журналиста Сергея Энгельманна (в итоге, который был отпущен под залог) прокурор Войтов решительно возражал против изменения меры пресечения. В качестве аргумента он сослался на риск давления на свидетелей. По версии обвинения, в деле фигурирует множество людей, чьи показания якобы лежат в основе обвинения и кто, по мнению прокурора, мог бы подвергнуться влиянию, если подозреваемых освободят.

Эта история становится особенно интересной, если взглянуть на саму “свидетельскую базу”, которой Войтов так уверенно оперирует. Он говорит о двадцати двух свидетелях, неких очевидцев и других лиц, знакомых с деятельностью “опасной группы” Олега Мальцева. На деле всё куда прозаичнее.

При ближайшем изучении процессуальных материалов становится ясно: между цифрой, озвученной прокурором, и содержанием этих показаний огромная пропасть. Более половины из перечисленных “свидетелей” сами проходят по делу как обвиняемые или подозреваемые в том же или смежных производствах. Остальные (примерно девяносто процентов) прямо заявляют в протоколах допроса, что не знают ни Мальцева, ни его коллег, никогда с ними не общались и не располагают никакой информацией о их деятельности.

Так что цифра “двадцать два свидетеля”, которой оперирует Войтов ни больше ни меньше, чем еще одна его фантазия. Если говорить по сути, то реальных свидетелей, максимум двое и тех, прокурор Войтов потерял.

Постоянная путаница в фактах

Способность прокурора хотя бы помнить ключевые факты собственного обвинения — это минимальный показатель профессиональной пригодности. Без этого невозможно вести уголовное дело. В случае прокурора Войтова мы наблюдаем обратное: его выступления в суде демонстрируют систематическое несоответствие между сказанным и написанным, а порой и полную потерю логической связи даже в рамках одного заседания. Такое поведение заставляет сомневаться: он действительно не понимает материалы дела или просто манипулирует ими, когда это удобно?

Возьмём историю с задержанием немецкого журналиста Сергея Энгельманна, который был арестован в рамках дела Олега Мальцева. Войтов сначала заявил, что Энгельманн был задержан в Одессе, что подразумевает одну схему событий. Но уже через некоторое время прокурор уверенно сообщил, что журналист был задержан на границе, якобы во время попытки покинуть Украину.

И это не оговорка. Прокурор излагает обе версии подряд, демонстрируя либо полное незнание дела, либо сознательное жонглирование фактами.

Другой показательный эпизод связан с журналисткой Катериной Сидоровой. Катерина едва ли с самого начала судебного процесса по делу Олега Мальцева присутствовала на судебных заседаниях, фиксируя каждое заседание на камеру. На одном из заседаний Войтов предпринял попытку удалить журналистку из зала, используя процессуальный механизм: он попытался заявить её в качестве свидетеля, ведь свидетели не могут присутствовать до дачи показаний.

“Гениальный” план, однако, с треском провалился. Представляя журналистку суду, Войтов дважды перепутал её фамилию: сначала назвал Сидоренко, потом Сидорчук, так и не сумев правильно произнести Сидорова. Судья, наблюдая этот фарс, отказал в ходатайстве: если прокурор не знает фамилии свидетеля, вряд ли можно считать, что он действительно намерен получить от него показания по делу.

Но финал прокурорского фиаско оказался даже сильнее самого провала. После отказа суда Войтов обратился к журналистке с претензией: почему, мол, она не подсказала ему правильную фамилию, пока он ошибался.

“В отсутствии переведенных документов виновата ….сторона защиты”

В деле немецкого журналиста Сергея Энгельманна, помимо уже упомянутых противоречий в показаниях прокурора о его задержании, есть ещё один эпизод, показывающий нарушение базовых процессуальных прав иностранца, оказавшегося под следствием в Украине.

По закону, если человек не владеет языком судопроизводства, государство обязано обеспечить ему перевод всех процессуальных документов на понятный язык. Это обязательное условие, гарантирующее право понимать, в чём тебя обвиняют, и иметь возможность полноценно осуществлять защиту.

Прокурор Войтов, ведущий дело Энгельманна, на протяжении шести месяцев после уведомления о подозрении так и не обеспечил журналиста переводом документов на немецкий язык. В суде он объяснил это тем, что сторона защиты “не настаивала” на переводе. По логике Войтова, права обвиняемого начинают действовать только тогда, когда тот сам о них вспомнит. Получается, обязанность прокурора соблюдать закон превращается в опцию, доступную по запросу.

Но закон устроен иначе. Обеспечить перевод — обязанность прокурора, и она действует независимо от активности защиты. Закон не предполагает, что обвиняемый должен напоминать обвинителю о его процессуальных обязанностях.

В итоге, из-за этой “логики” Войтова немецкий журналист полгода (!!!) провел в СИЗО, не понимая сути предъявленных ему обвинений.

Одноглазость Руслана Войтова: когда прокурор видит только половину дела

История адвоката Ольги Панченко, представлявшей интересы Олега Мальцева и впоследствии самой ставшей обвиняемой по той же статье, раскрывает ещё одну сторону методов прокурора Войтова. Если предыдущие эпизоды показывали его некомпетентность и склонность к манипуляциям, то материалы дела Панченко добавляют к этой картине нечто гораздо более серьёзное.

Постановление Войтова об отказе закрыть уголовное производство против Панченко содержит такие формулировки, которые в нормальной системе правосудия должны были бы вызвать мгновенную служебную проверку. В документе прокурор открыто признаёт, что принимал решение, опираясь исключительно на доказательства стороны обвинения.

Дальше ещё интереснее. В тексте постановления Войтов прямо заявляет, что материалы, представленные защитой, он не видел и рассматривать не собирается. То есть прокурор демонстрирует позицию принципиального безразличия: всё, что говорит защита, для него не имеет значения, и он не намерен тратить время на изучение “чужих” доказательств.

Между тем УПК прямо обязывает прокурора, как процессуального руководителя расследования, обеспечить всестороннее, полное и объективное изучение всех обстоятельств дела: как тех, что уличают человека в преступлении, так и тех, что могут оправдать его или смягчить ответственность.

Но, судя по всему, у Руслана Войтова есть собственный “процессуальный кодекс”, где объективность и полнота исследования — понятия факультативные.

Фокус не удался. Неудачное исчезновение улик

Адвокаты Панченко, изучая материалы дела, обнаружили, что часть документов и доказательств попросту отсутствует, хотя по всем признакам они должны были быть в деле. Следы этих материалов остались. Всё это указывает на то, что сокрытие проведено небрежно, оставив заметные улики собственного существования. Обнаружив эти несоответствия, защита подала ходатайство о предоставлении недостающих документов, подробно перечислив, что именно должно было находиться в деле согласно логике расследования и зафиксированным следам.

Реакция прокурора Войтова показала, какую стратегию он избрал, объясняя исчезновение материалов. Вместо того чтобы предоставить документы или хотя бы обосновать их отсутствие, он заявил, что обыски, проведённые по делу Панченко, относятся к “другому уголовному производству”, а значит, в текущие материалы попадать не должны.

Такой приём позволяет разделить одно дело на несколько формально самостоятельных, чтобы распылить доказательную базу. В результате прокурор получает возможность использовать материалы выборочно: в основное дело попадает лишь то, что поддерживает обвинение, а всё, что может поставить под сомнение его позицию, аккуратно перемещается в “параллельные” производства. Защита при этом знает, что эти документы существуют, видит следы их присутствия, но не может к ним добраться: прокурор просто объявляет, что они “относятся к другому делу”.

Так складывается характерный для Войтова сценарий: сначала он игнорирует доказательства защиты, потом скрывает неудобные материалы, а в конце прикрывает собственные действия ссылкой на несуществующее “другое производство”.

“Дуракам закон не писан, если писан, то не читан, если читан, то не всем”

Процессуальные нарушения в уголовных делах представляют собой известное явление, с которым сталкивается любая правовая система, поскольку человеческий фактор неизбежно порождает ошибки, небрежность и злоупотребления. Но есть принципиальная разница между отдельными нарушениями, вызванными некомпетентностью или халатностью, и фактически правовым беспределом, когда прокурор сознательно игнорирует закон на каждом этапе расследования. Работа прокурора Руслана Войтова по делу Олега Мальцева относится именно ко второму типу.

Все эти эпизоды образуют картину, которая уже не сводится к обычной некомпетентности. Войтов полгода игнорировал процессуальные права иностранного гражданина, искусственно раздувал “свидетельскую базу”, включая в неё людей, не знакомых с фигурантами дела, путался в базовых фактах даже в пределах одного судебного заседания, открыто заявлял, что не намерен рассматривать доказательства защиты, и скрывал материалы следствия, прикрываясь ссылками на “другие” производства.

Такой масштаб нарушений ставит вопрос о природе происходящего. Кто дал Войтову негласное разрешение нарушать закон ради нужного результата? Или он действует по собственной инициативе, чувствуя собственную безнаказанность? Если второе, тогда стоит спросить, куда смотрит его руководство. Потому что каждый день, пока прокурор Руслан Войтов остаётся у дел, под вопросом не только судьба конкретных людей, но и сама идея правосудия в нашей стране.