«Вашу мысль,
мечтающую на размягченном мозгу,
как выжиревший лакей на засаленной кушетке,
буду дразнить об окровавленный сердца лоскут:
досыта издеваюсь, нахальный и едкий».
Владимир Маяковский
За несколько часов до смерти Владимира Маяковского.
Выдержки из воспоминаний известного театрального критика Владимира Михайловича Млечина:
— Удар наносится по мне — сосредоточенный, злобный, организованный. Не стоит сейчас спорить о достоинствах и недостатках пьесы и спектакля — за вечер достаточно наговорено. И не в них дело. Тон делает музыку. Непристойные рецензии — результат организованной компании. С восемнадцатого года меня так не поносили.
Я попытался убедить Владимира Владимировича в том, что никакой директивы критиковать его нет и быть не может. Сделал попытку перевести беседу в юмористический план:
— Так чего вам сокрушаться, Владимир Владимирович? Ругались прежде, кроют теперь…
— Как же вы не понимаете разницы! Теперь меня клеймят со страниц родных мне газет!
Маяковский говорил о травле. Он утверждал, что этот поход против него стал особенно яростным в связи с выставкой, которую он организовал к двадцатилетию своей литературной деятельности.
— Время надвигается острое…
Мы распрощались, я уехал.
Больше я Маяковского не видел.
Утром 14 апреля мне позвонили домой: «Маяковский застрелился».
Маяковского нашла умирающим его возлюбленная — Вероника Полонская, с которой он встречался уже год. Тем роковым утром Полонская была в комнате Маяковского, он просил ее задержаться, остаться с ним. Однако, Полонская отказалась. Через несколько минут после того, как она закрыла за собой дверь в комнате великого поэта, прозвучал роковой выстрел: «Я успела дойти до парадной двери и услышала выстрел. Заметалась, боялась вернуться. Потом вошла и увидела еще не рассеявшийся дым от выстрела. На груди Маяковского было большое кровавое пятно. Я бросилась к нему, я повторяла: «Что Вы сделали?» Он пытался приподнять голову. Потом голова упала, и он стал страшно бледнеть…» (из воспоминаний Вероники Полонской журналу «Светский экран», 1990 год).
Итак, согласно официальной версии, Маяковский покончил жизнь самоубийством, выстрелив себе в грудь из пистолета «Browning» (по некоторым версиям — «Mauser»).
Несмотря на всю кажущуюся простоту обстоятельств смерти поэта, до сегодняшнего дня не утихают различного рода споры: относительно марки пистолета, которым был произведен роковой выстрел; относительно причин такого поступка Маяковского – любовные неурядицы или закат карьеры; сторонники версии «заговора» говорят о том, что Маяковского убили неизвестные сотрудники НКГБ, а самоубийство было инсценировано. Безусловно, все эти версии имеют право на существование.
Уже после распада СССР, Федеральным центром судебных экспертиз Минюста РФ будет проведена экспертиза рубашки, которая была на Маяковском в момент смерти. Результаты исследования были однозначными: характер следов и отсутствие признаков самообороны характерны для выстрела, произведенного собственной рукой. Инсценировать самоубийство можно, признали эксперты, можно срежиссировать отдельные следы. Но невозможно учесть все, в том числе единичные капли крови, обнаруженные на рубашке и характерные для следов, которые оставляет рука, обрызганная кровью, при движении вниз.
К экспертам также обратились сотрудники Государственного музея Маяковского с просьбой исследовать «Browning», который был передан вместе с пулями и гильзой из Президентского архива. При этом, в самих материалах дела, в частности, в протоколе осмотра места происшествия фигурирует револьвер системы «Mauser». Экспертиза показала, что стрелял именно «Mauser».
Из предсмертной записки поэта: «Всем. В том, что умираю, не вините никого, и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил. Мама, сестры и товарищи, простите это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет».
Подобного рода записка крайне странна для поэта, который был фактически обласкан действующей тогда властью. Почему Маяковский пишет, что «выходов нет»? Поэзия Маяковского, неоспоримо талантлива, но, согласитесь, что немногим поэтам Серебряного века удалось выстроить «теплые» отношения с новой советской властью, хотя талант их был и остается неоспорим до сегодняшнего дня.
К примеру, Николай Гумелев 3 августа 1921 года был арестован по обвинению в участии в заговоре «Петроградской боевой организации Н.В. Таганцева», через несколько дней его расстреляли. Анна Ахматова с 1923 по 1934 год практически не печаталась, сама поэтесса в заметке «Коротко о себе» в 1965 году написала: «С середины 20-х годов мои новые стихи почти перестали печатать, а старые – перепечатывать». Тяжела была судьба и Марины Цветаевой, которая, пережив гражданскую войну в России, в 1921 году уезжает в эмиграцию за границу. По возвращению в СССР ее муж Сергей Эфрон (1939 год) был расстрелян, дочь – арестована.
Как видите, поэтов Серебряного века расстреливали, арестовывали их близких и ….. не печатали.
Ни у кого не вызывает сомнение то, что в молодом советском государстве печатали только то, что нужно, и только тех, кто был необходим. Цензура была. И, если в наш XXI век, молодому поэту «печататься» нет крайней необходимости – Интернет убрал эти границы – то в 1920-1930-хх годах, без СМИ о поэте никто и не узнал бы. А если народного поэта (такого как Маяковский) критиковали со страниц советских газет, то это не было случайностью или субъективным мнением редактора, и Маяковский об этом знал (из воспоминаний Владимира Млечина):
— Что это означает? Булавочные уколы, пустяки? Нет, это кампания, это директива! Только чья, не знаю. Вот и источник беззастенчивых рецензий. Но вопрос: кто воодушевил «Правду»?
— Вы думаете, что «Правда» действовала по директиве? — переспросил я.
— А вы полагаете, что по наитию, по воле святого духа? Или по собственной инициативе? Нет, дорогой».
Однако, ненадолго вернемся к началу славы Маяковского как революционного поэта. Революционные потрясения 1917 года Владимир Маяковский встретил с большим энтузиазмом. Последующие два года в биографии поэта ознаменовались широким освещением темы революции, Маяковский фактически пропагандировал идеи большевистской власти, которая, безусловно, поощряла и поддерживала его революционные стихотворения. Поэт много гастролировал, с 1922 по 1925 он посетил Мексику, Германию, Францию, Латвию. В 1929 году поэт активно участвовал в антирелигиозной компании большевиков.
1918-1929 годы были периодом признания, популярности, периодом славы великого поэта. Маяковский посещал различные страны (кстати, Александр Блок разрешения на выезд за границу на лечение так и не получил, умер в нищете и болезнях в 1921 году).
Однако, в 1930 году Маяковского начинают критиковать, как он сам выражался «теперь меня клеймят со страниц родных мне газет».
Публика и пресса довольно холодно принимают его новую пьесу «Баня», постановку «Клоп».
Кроме того, коллеги и власть проигнорировали организованную Маяковским выставку, посвященную 20-летию его творчества: «Чего же вы ждали, Владимир Владимирович? Что на выставку придут Сталин, другие члены политбюро? Ответ последовал вполне для меня неожиданный: — А почему бы им и не прийти? Отметить работу революционного поэта — обязанность руководителей советского государства. Или поэзия, литература — дело второго сорта? Но помимо Сталина есть немало деятелей советской власти, многие прямо отвечают за положение на культурном фронте. Их тоже не было на выставке» (из воспоминаний Владимира Млечина).
Как видим, в творческой карьере Маяковского что-то произошло. Кто-то может сказать, что Маяковский «творчески выгорел» или его стихотворения резко стали «плохими и бесталанными».
Автор данной статьи не склоняется к такой версии и предлагает для рассмотрения иную. Давайте предположим, что в тот период развития молодого советского государства Маяковский как поэт просто стал не нужен. То есть он был нужен в период «революционного» и «постреволюционного пыла», но молодому советскому государству уже не нужна была революция, появились другие цели и задачи. Необходимы были люди, которые будут соответствовать этим «целям и задачам», а Маяковский таким человеком не был. Более того, если принимать на веру воспоминания Млечина, Маяковский был уверен, что советское государство ему должно. Иначе воспринимать его слова «Отметить работу революционного поэта — обязанность руководителей советского государства» просто не представляется возможным.
Обратите внимание на то, что Маяковский говорит об этом не простому прохожему, а театральному критику, человеку, который связан с государством: «Я попытался убедить Владимира Владимировича в том, что никакой директивы критиковать его нет». То есть и сам Млечин признает, что если будет «директива», то Млечин о ней узнает.
Если Маяковский без страха открыто говорит Млечину о том, что руководство советского государства (в т.ч. И.В. Сталин) ему «должно», то есть вероятность того, что поэт делился такими мыслями и с другим людьми.
Итак, подытожим: революция и постреволюционный период прошли; у советского государства новые задачи и цели, а революционеры ему более без надобности; Маяковский уверен, что советское государство (и даже сам Сталин лично) ему должны и говорит об этом без стеснений.
Теперь позволю себе риторический вопрос: нужен ли такой человек советскому государству? Ответ очевиден – нет, такой человек не нужен. А если он не нужен, то от него необходимо избавиться. Уверенна, что ни для кого не секрет, что советская власть избавлялась от не нужных ей людей быстро и без каких-либо зазрений совести.
Итак, версия смерти Маяковского. Сразу отмечу, что принадлежит она не автору данной статьи, а украинскому академику, криминологу Олегу Мальцеву. Автор статьи, проанализировав множество материалов и версий смерти поэта, считает эту версию единственной, которая объясняет смерть Маяковского.
История известных обстоятельств смерти поэта могла выглядеть так: к Маяковскому пришел «человек в погонах» и сказал, что советское государство в нем (Маяковском) более не нуждается, поэтому — или его сгноят в подвалах Лубянки и предадут творчество забвению или он останется великим советским поэтом, но тогда он должен «сам»… Маяковский выбрал «сам»…
«Всем. В том, что умираю, не вините никого, и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил. Мама, сестры и товарищи, простите это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет».
Автор: Ольга Панченко, адвокат, эксперт проекта «Все говорят»
